Оказывается, не все так просто.
Теперь, по прошествии времени, безработность не приносит счастья — и дело даже не только и не столько в деньгах. 

Два года назад я представляла из себя личность, даже удовлетворяла себя почти во всем. Теперь же, за два года вынужденного просиживания задницы дома, и задница потяжелела на 20 кг (что неудивительно), и мозг, расслабившись, отупел. И как раз последнее обстоятельство удручает донельзя. Казалось, сидя дома, имеешь возможность круглосуточно саморазвиваться, читать книги — лафа, короче. Оказалось, что и дети требуют гораздо больше времени, чем представлялось, и в интернете столько всего интересного, и кровать такая мягкая. 

Столько всего было начато — и брошено на середине, как мне и свойственно. Чем дальше, тем больше убеждаешься в собственной бесполезности для общества. Всякий здравомыслящий человек находит свой талант в чем-то, развивает его, получая специализацию. У меня же с детства так: способная на вид девочка, первая ученица в классе — взяла и наплевала на всех, все бросила, не доучившись даже одиннадцатый класс. Как можно было умудриться просрать такое будущее? Не выучиться, ничего не добиться? Конечно, время еще есть. Но сразу — как положено, по человечески — было бы все куда проще. Теперь тянет назад груз разнообразных ответственностей, нажитых на свою голову.

Вязание, вышивание, шитье, лепка из пластики — всего понемногу, но так и не достичь мастерства ни в чем. Английский, чешский — да зачем, брошено на полпути, хоть и хотелось самой. Рисунок, история архитектуры — 12 томов лежат двумя сиротливыми гигабайтами в дальней папочке, а ведь мечта всей жизни! Немного пою, немного гитара, чуть-чуть фоно — то нет настроения, то не разбудить бы ребенка, то еще что. Когда-то считала себя эрудированной и начитанной — сейчас с трудом вспомню хотя бы двадцать толковых книг, которые прочитала за жизнь, хотя было на порядок больше. 

Самое отвратительное, что вытекает из таких вот самобичеваний, от чего противно самой — зависть ко всем окружающим. Вот она хоть и списывала у меня контрольные — в итоге получила золотую медаль, теперь последний курс в лингвистическом вузе, сразу две специальности. Умница же. А ты говоришь на трех (?) языках, ведешь насыщенную жизнь, общаясь с интересными людьми, бывая за границей. Тоже так хочу. А вон ту я вообще недавно знаю, она младше меня на полтора года, но как же бесит, что даже она счастлива с ним, они путешествуют практически пешком, ничто их не держит — на ее месте могла быть я, но я же как всегда все просрала.

Конечно, с таким бесформенным куском отчаянья сложно общаться, поэтому количество друзей стремится к нулю. Даже понимая это головой, сложно что-то поделать с собой. Такой разрушительный образ мышления прочно укореняется в голове, выгрызает себе уютную норку — поди теперь его выгони. И какая-та гордость (гордыня?) мешает начать общаться с теми людьми, с которыми хотелось бы. Думаешь (и не без оснований), что они-то не в восторге от такой идеи, и не хочешь навязываться.

А те друзья, что остались на расстоянии — они так и не приедут сюда, как бы ни обещали мне. Так что получилось так, что я сама себя отправила в ссылку, пусть и в один из лучших городов страны.

Сейчас даже сложно сказать с уверенностью, что конкретно мне нравится. Такое ощущение, что я подстраиваюсь под мнение людей, на которых хочу быть похожа. А похожа хочу быть на всех, как мы уже выяснили. Что за идиотизм.

Развод с нелюбимым мужем кажется решением почти всех проблем. Он пытается меня переубедить, но что-то щелкнуло в этих мозгах, и я уперлась рогами. Пока договорились, что попробуем, но у меня большие сомнения на счет жизнеспособности нашего брака.
В случае развода этот человек пообещал мне, что заберет дочь и увезет к себе в Тьмутаракань. Здесь две стороны меня воюют. С одной стороны, я уверена, что он не сможет ничему хорошему научить ребенка, тем более девочку. И какое-то социальное давление говорит мне, что яжмать, я должна бороться. Ну, и теплые чувства к детенышу никто не отменял. С другой стороны — а и черт бы их всех подрал, я бы стала свободна от всего этого, так? Вот и было бы все как раньше.
Но как раньше, конечно, не будет. Это дурные мысли. Ломать жизнь маленькому человеку из-за своего эгоизма? На такое даже я не способна.

Подала документы. На заочку (!) в техникум (!). Это пиздец, товарищи. Я до сих пор не верю, что это со мной.
Кажется, что когда я получу хоть какую-то специальность, я начну себя хоть немного уважать. Опять же, отвлекусь хоть как-то. Пришлось брать, что есть. Все не так плохо, издательское дело — могло быть хуже. Если я еще поступлю на бюджет, ха-ха. Даже в задрипанный техникум, где нет вступительных испытаний, где никого не интересуют мои баллы ЕГЭ — есть вероятность пролета. Мне сказали, что в прошлом году было много поступающих со средним баллом аттестата 5, так что мои позорные 4,25 почти не имеют шансов.

Что-то я увлеклась. Если бы передо мной сидел живой человек, у него бы уже кончилось терпение, так что это нечестно по отношению к гипотетическому читателю. 

Хочется человеческого общения. С человеком, который говорит грамотно. У которого можно чему-то научиться.
Очень страшно так и закостнеть в теле толстой домохозяйки, которая только и умеет, что смотреть сериалы.  

Какое, оказывается, счастье — стать безработной.

Интересно, а вот когда снится такой сон, что это значит?

Приходит ко мне, значит, мой подлый бывший. Я-то и во сне помню, что он подлый. Приходит, значит, весь в костюмчике, аккуратный (что ему совершенно не свойственно) и говорит, что хочет, чтоб я к нему вернулась. Якобы он уезжал в свой Кишинев для того, чтобы подумать над своим поведением и поработать над собой. Я смотрю, значит, на него непонимающими глазами (для справки, прошло полтора года с нашего расставания, и я вообще уже замужем). А он достает из кармашка своего охуительно выглаженного пиджачка бумажку и протягивает мне. А там, значит, список его свершений за эти полтора года (вещей, совершенно ему не свойственных), среди которых: завязывание с водкой (!), покупка машины (что за бред, он же «убежденный пешеход»), посещение каких-то курсов, помогающих социализироваться мизантропам и прочая лабуда. Я смотрю в его улыбающееся лицо с явной надеждой в глазах (честное слово, в этот момент он был похож на щенка) и начинаю смеяться, безудержно так и с облегчением. И выставляю его за дверь с мыслью о том, что я терпеть не могу собак, как бы преданно они ни смотрели на меня.

Что это была за хуйня? Сколько можно, куча воды утекло, а мой воспаленный мозг все выдает мне периодически вот такую чисто бабскую стервозную хуйню. Откуда она берется?

Возможно, брак не зря назван таким отвратительным неподходящим словом. Возможно, оно самое что ни на есть подходящее.

Кажется, это действительно так.

В тесном кругу самых-самых друзей, с оптимальным количеством алкоголя, тремя гитарами и разговорами на тему: «А помнишь?..»

Я их очень люблю, троих самых замечательных и родных (про мужа я, естественно, вообще молчу). Мы так редко собираемся вот так, просто посидеть, вспомнить и помолчать о нашем общем. Поэтому, как бы скептически я не относилась к празднованию нового года, хотя бы в этот день мы смогли собраться.

Прекрасно, что встречать новый год мы начали в 17.00 — вместе с Владивостоком, самой большой любовью Валентина — и пели Мумий Тролля и Панфилова. Прекрасно, что встретили с Иркутском и созвонились с родными. С Новосибирском и Кемерово — и спели Янку и ГО. С Уралом — и пели Чайфов. И боялись уже не дожить до нашего. Прекрасно, что все-таки дожили и пели Шевчука. Прекрасно, что отметили с Беларусью и спели беларуских песен. Прекрасно, что пошли стритовать в десять часов и обменялись праздничной энергией с жителями нашего города. Прекрасно, что вспомнили и выпили за тех, кто от нас далеко, и за тех, с кем мы уже не увидимся. Прекрасно, что все напились и пытались уснуть. Прекрасно даже то, что Валентин с Инарой ругались и били зеркала — ведь это позволило нам с Сашей проснуться, закурить и пойти успокаивать и давать советы молодежи с высоты наших законных отношений. И поплакать вместе, и покричать. И заснуть вповалку, как в старые-добрые, на вписке. 

Прекрасно проснуться всем вместе и сообща искать по дому сигареты и какую-нибудь жидкость. И играть песни, снова, но осторожно, ведь голова отказывается соображать и не гудеть. И собираться полдня, а потом спохватиться, что уже вечер, и поехать наконец домой в полупустом метро. И ждать следующей встречи больше самого праздника.

И, только приехав домой, начать скучать.

19 января 2013 года состоялся ее концерт. Без меня.

В 2014 году концерт будет снова 19 января. Кажется, это знак.
Я просто обязана попасть на него в этот раз. 

Это идеальная женщина. Впервые я влюблена в женский вокал (за исключением, конечно, тех, что можно назвать женским с большой натяжкой), и тексты не кажутся сопливой банальщиной. Что-то в ней меня зацепило так, что, похоже, не скоро отпустит. 

Хотел бы напомнить
руководству
что напитки разбавлены
у гардеробщицы
сифилис
а оркестр состоит
из бывших монстров СС.
Однако поскольку
завтра Новый год
а у меня рак губы
я пристрою
бумажный колпак на свое
сотрясение мозга и пойду танцевать.
©

      Фонарь жмурился, дёргая подбитым глазом. Скрипел болтающийся огрызок водосточной трубы. На асфальте шелестели обрывки газет, поддаваясь ветру в выдуманной им игре.

      Человек шёл, сгорбив натруженную спину. Человек шёл, позволяя ветру подгонять его, и полупустой мешок в его руке напоминал парус.

      Улица была неприветлива. Мрачно наступали с двух сторон стены кирпичных домов с чёрными глазницами на месте окон. Редкие фонари не справлялись со своей работой, предоставляя путнику брести на ощупь. Всё словно спрашивало – кто этот человечишка? Что он делает здесь в такой поздний час, когда все двуногие уже спят, и пришло время нашего мрачно-кирпичного бала?

      Но даже вся эта демонстративная негостеприимность не могла заставить человека ускорить шаг, ведь его жилище было не намного уютней. Разве что ветер, здесь пронизывающий его насквозь, не мог попасть в квартиру, и ему оставалось лишь угрожающе свистеть и биться в оконные стёкла.

      Перекрёсток, ничем не отличающийся от предыдущих. Однако, знакомый настолько, что, кажется, дошёл бы сюда, даже выколов себе глаза. Поворот направо, раз-два-три-четыре-пять шагов, снова направо. Резкий запах привычно бьёт в нос. Здесь, в этой части города, все дворы похожи друг на друга как близнецы – темнота, нудный запах разложения, липкий страх, пропитавший всё насквозь, да кирпичные дома, лишь смутно помнящие лучшие времена. Ни один человек не был бы рад заблудиться здесь в одиночестве. А человек с полупустым мешком родился, вырос и встретил старость именно здесь. Поэтому он, не глядя по сторонам, уверенным шагом прошёл по осточертевшему двору к нужной двери, не без труда преодолел три лестницы и оказался дома.

      Жизнь старика текла размеренно и однообразно. Его мало заботил уют и комфорт, поэтому любой, кто забрался бы в его дом, ушёл бы с пустыми руками. У него попросту не было ничего. То, что было надето на нём, составляло всю его одежду. Отсутствие мебели его совершенно не волновало. Собственно, его дверь можно было бы вообще не закрывать, если бы не содержимое его мешка.

      Человек зашёл в дом и тщательно закрыл дверь. Грубыми, негнущимися пальцами развязал мешок и бережно достал то, что таилось на его дне.

      ***

      Вдох. Ещё, ещё один. Это давалось ей нелегко.

      Девочка приоткрыла глаза и встретилась с густой темнотой, словно одеялом накрывавшей её комнату. Темно и тихо, только воздух, с хрипом выходящий из её лёгких, нарушал царившую здесь тишину.

      Глухо прозвучали шаги на лестнице. Спустя пару мгновений послышался звук открываемого замка во входной двери. Скрип, бодрый голос отца, такой родной и любимый, единственный из всех на свете голосов, который может принести хоть какое-то облегчение:

      — Как ты себя чувствуешь, дорогая?

      — Получше, папочка, — она всегда так говорила. – Я так скучала по тебе, и вот ты пришёл, и всё сразу стало хорошо.

       — Детка, посмотри-ка, что я тебе принёс. Тебе понравится.

      Сильные и ловкие отцовские пальцы развязали подарочную ленту. В коробке оказалась удивительной красоты кукла с огромными карими глазами и по-детски пухлыми щёчками. Искорки счастья заиграли в глазах дочери:

      — Спасибо огромное, пап. Эта лучше всех.

      — Вот увидишь, завтра будет ещё лучше!

      — Я знаю, — улыбнулась дочка. – Положи её к остальным, пожалуйста. Я завтра с ней поиграю, хорошо? – она всегда так говорила. – А сейчас я, наверное, посплю.

       — Конечно, дорогая, — отец наклонился и поцеловал горячий лоб дочери. – Спокойной ночи.

      В этой маленькой детской, стены которой были оклеены небесно-голубыми обоями, было немного места. У стены стояла кроватка. Всё же остальное пространство занимали куклы. Куклы всех возможных размеров, из всех возможных материалов: от фарфоровых полуторадюймовых хрупких фей до современных пластмассовых, и ростом и чертами лица похожих на настоящих восьмилетних девочек. Таких, как его дочь.

      Отец посадил новую куклу на свободный пятачок и огляделся. Кругом белое, бежевое и розовое. Воистину, это великолепная коллекция. Сегодня их стало сто сорок восемь. Это означает, что его дочь болеет уже почти пять месяцев. С первого дня её болезни он приносит ей куклу, каждый день новую. Каждый день он садит новую куклу на свободное место. Ни к одной она ещё не притронулась, ни разу ещё за эти сто сорок восемь дней ей не полегчало настолько, чтобы она могла подняться с кровати. Но каждый вечер отец с дочерью выполняли свой ритуал. Он приносил ей новую красавицу в кружевном платье и сандалиях. Ничто на свете не приносило ему столько радости, как эти искорки счастья в глазах дочери, знакомящейся с новым подарком. На какое-то мгновение он забывал обо всём, и ему казалось, что ничего этого нет, что его малютка завтра вскочит со своей кроватки и станет стягивать с него одеяло, а он будет притворяться, что спит, пока ей не удастся его рассмешить.

      Но новый приступ кашля возвращает его к реальности. И вновь он, его больная дочь, неотступное чувство безысходности – и очередная кукла отправляется на своё место, чтобы своим присутствием уже не радовать, а лишь помогать вести отсчёт тянущихся однообразных дней. И лишь воспоминания об искорках счастья в золотисто-осенних детских глазах давали ему сил на следующий день идти на работу, а вечером возвращаться с новым подарком. И отец мог поклясться, что ради этих моментов он готов повторять это до конца своих дней.

      ***

      Складки мешковины скрывали под собой нечто, бывшее когда-то куклой в розовых кружевах. Кружево приобрело землистый оттенок, правый глаз был где-то безвозвратно потерян. Но для человека с натруженной спиной она была величайшим сокровищем. Сегодня ему особенно долго не везло, и его уже начала страшить подступающая мысль о том, что домой придётся возвращаться с пустыми руками, чего никак нельзя было допустить. Вернуться домой без куклы представлялось ему совершенно невозможным.

      Он подошёл к двери в комнату, осторожно открыл её – без каких-либо на то причин, но он чувствовал, что именно так следует делать. Машинально прошёл по узкому проходу сквозь белое, бежевое и розовое. Остановился посередине, растерянно оглянулся. На груду кружев положил сегодняшнюю находку. Устало опустился на пол. Почему-то сейчас ему вдруг стало спокойно и хорошо. Сегодня целый день, как и вчера, как и все дни до этого, он бродил по окрестностям в поисках чего-то, что ему необходимо. Он не смог бы объяснить, что ему нужно, но был уверен, что найдёт. И каждый раз находил. Он давно забыл всё. Он смутно помнил лишь золотистые глаза. Эти глаза с укоризной смотрели на него весь день, и лишь здесь, посреди кладбища белого, бежевого и розового, ему становилось спокойно. Он не спрашивал себя, почему всё так – это было ни к чему. Он знал лишь, что важно каждый день выполнять свою задачу, что только в таком случае всё будет хорошо, что только в таком случае глаза не погрустнеют, а он будет иметь право на новый день. Человек с натруженной спиной и негнущимися пальцами был готов, ни о чём не спрашивая, повторять это до конца своих дней.

      Усталость вдруг накрывала его, как одеяло. Он сворачивался на полу и засыпал с блаженной улыбкой, и всю ночь ему снились золотисто-осенние глаза.

Хочу май.
Как ни странно, но я соскучилась по дому. Уже хочется поскорей прогуляться по знакомым улицам, крепко обнять родных людей. Познакомить всех нужных со своим человеком.
Дорогие мои, я скучаю. И как бы там ни было… Как бы не была нужна мне эта свобода, как бы мне не было здесь хорошо, как бы не не хотелось мне жить там, я хочу приехать. Просто в гости. Просто посмотреть в глаза, просто попить чаю, просто подержать за руку, просто поцеловать. Один раз.
И пусть это будут каникулы. 

Сколько изменилось.

Питер. Наконец-то ты принял меня. И наконец я чувствую, что я дома. Пусть неприятности, пусть неопределенности — я дома. 

Что-то ушло, что-то появилось. Он ушел, и я надеюсь, что безвозвратно. Зато теперь есть быстрый. С ним легче.

Новая страница, дорогие мои. И пусть она будет написана корявым почерком, пусть с помарками. Пусть я потом вообще буду жалеть и вырву ее. Но она новая, совершенно новая. И совершенно новая я.

… Такое острое желание упасть,
Такое нечто обо мне и алкоголь,
И это нечто надо мной имеет власть.